Невидимки
Фельчинг - это нарезанная тонкими кусочками индейка.
Тишина.
Я восклицаю:
- О!
Я говорю:
- Простите.
Мы едим.
Глава восьмая
Даже не думайте, что я когда-нибудь расскажу предкам о своей аварии. Что буду, заливаясь слезами, кричать в телефонную трубку, а потом описывать им, как пуля отсекла мне нижнюю часть лица, как я пришла в кабинет оказания неотложной помощи.
Я не намеревалась делать ничего подобного. Я сообщила им в письме, что еду в мексиканский город Канкун сниматься для каталога "Эспри".
Шесть месяцев веселья, песчаных пляжей, высасывания кусочков лайма из бутылок с мексиканским пивом. Парни обожают глазеть на девчонок, когда те облизывают бутылочные горлышки. На девчонок в купальниках.
Парни.
Она любит одежду от "Эспри" - это пишет моя мама в ответном письме. Ей интересно, не будет ли у нее возможности получить скидку на покупки к Рождеству. Я ведь снимаюсь для каталога.
Прости меня, мама. Прости меня, Господи.
Будь самой красивой, пишет мама. Целуем. Любим.
Чаще всего гораздо проще никому не рассказывать, что у тебя проблемы. Мои родители, они называют меня
Мальком. Я была для них Мальком, пока на протяжении девяти месяцев находилась у мамы в животе. И после появления на свет осталась Мальком. Ехать от моего дома до родительского каких-то два часа. Но я практически никогда их не навещаю. Даю им таким образом понять, что они ничегошеньки не должны обо мне знать. Однажды мама прислала мне такую записку:
С твоим братом по крайней мере все ясно. Его нет в живых.
Мой мертвый брат. Король крикета. Лучший из лучших во всем. Первоклассный игрок в баскетбол. Он был таким до шестнадцати лет, до того момента, пока тест на стрептококковое воспаление горла не выявил у него гонорею. Уже тогда я сознавала, что ненавижу своего братца.
Не думай, что мы тебя не любим, пишет мама в одной из записок. Мы просто не показываем того, что чувствуем.
Истерики действенны лишь тогда, когда их кто-то наблюдает. Ты знаешь, что делать, чтобы выжить.
Родители, узнай они о случившемся со мной, достали бы меня своими "как же это ужасно!". Сначала они долго охали бы над тем, как люди расступились перед кабинетом врача, увидев меня. Потом - над тем, как закричала францисканская монашка. И над тем, как полиция фотографировала мое лицо.
Перенесемся в детство, когда ты - пузатый карапуз и ешь только жидкие смеси. Ты идешь, шатаясь, к кофейному столику. Тебя держат собственные ноги - эти венские сосиски, которые, кажется, вот-вот переломятся. Надо устоять. Наконец ты добираешься до столика и - бац! - ударяешься своей большой нежной детской головенкой об угол.
Ты уже на полу... И, о господи! Господи, господи! Как же больно!
Вообще-то все не так уж и страшно, если к тебе уже несутся мама и папа.
О, наша маленькая! Наша терпеливая девочка!
Только тогда ты разражаешься рыданиями.
Перенесемся к Бренди, ко мне и к Сету, поднимающимся наверх к Спейс Нидл[Спейс Нидл - огромное здание, похожее на иглу] в Сиэтле, штат Вашингтон.
