Невидимки
Груз - моя любовь - не издает ни звука. Я отмечаю, что он наверняка мечтает помочиться.
И, забросив винтовку на пассажирское сиденье, возвращаюсь в плантаторский ад Эви. В холл, который теперь не холл, а настоящая дымовая труба, ветровой туннель, по которому на второй этаж, к свету и жару, устремляется мощный поток прохладного воздуха, проходящего сквозь парадную дверь.
В холле все еще стоит столик с телефоном - золотым саксофоном. Дымом заполнен каждый угол, и сирена дымового детектора гудит так громко, что закладывает уши.
Бедная Эви! Она лежит в Канкуне, не смыкая глаз, и ждет новостей.
Я набираю номер, который она оставила. Сами догадываетесь, что Эви хватает трубку после первого же гудка.
И говорит:
- Алло?
Ей отвечает вой сирены дымового детектора и треск пламени. А еще звон люстры, раскачиваемой ветром. Больше она не слышит ничего.
Поэтому спрашивает:
- Манус, это ты?
Где-то с грохотом обваливается потолок, наверное, в столовой. Из нее в холл вылетает фейерверк - искры и горящие угли.
Эви говорит:
- Манус, перестань играть в свои дурацкие игры. Если это ты, нам не о чем с тобой разговаривать. Я ведь уже сказала, что больше не желаю тебя видеть.
В этот момент что-то бабахает прямо рядом со мной.
Это падают с потолка полтонны сверкающего, переливающегося, обработанного вручную австрийского хрусталя.
Если бы я стояла на пару дюймов ближе к центру, меня бы уже не было в живых.
Ха-ха! Ну разве это не смешно? Меня и так нет в живых.
- Послушай, Манус, - говорит Эви. - Я ведь запретила тебе мне звонить. Наберешь мой номер еще раз, и я расскажу полиции, как ты отправил мою лучшую подругу в больницу, изуродовав ей лицо. Ты меня понял?
Эви говорит:
- Ты зашел слишком далеко.
Кому мне верить - Манусу или Эви, - я не знаю. Главное, о чем мне следует позаботиться в данную минуту, так это о страусовых перьях, которые опять начали тлеть.
Глава шестнадцатая
Перенесемся на съемки на свалке - кладбище старых замызганных изувеченных автомобилей. Мы с Эви должны взбираться на эти развалюхи в узких плетеных купальных костюмах от Германа Мэнсинга.
Эви заводит разговор:
- А твой изуродованный брат, он...
Фотограф и художественный руководитель, которые работают с нами сегодня, отнюдь не мои любимые. Поэтому я отвечаю Эви:
- Что ты хочешь о нем знать? Я выпячиваю задницу. Фотограф кричит:
- Эви! Где твоя попка?
Чем уродливее наряды, которые мы демонстрируем, тем безобразнее места, где нас в них снимают. Единственный способ показать эти шмотки в выгодном свете. Мы вынуждены лазить по свалкам. Скотобойням. Цехам обработки сточных вод. Это тактика уродливых подружек невесты, при которой выглядишь неплохо только в сравнении с остальными. Однажды, когда нас снимали для "Индастри Джинс Веа", мне на протяжении всех съемок казалось, что нас вот-вот заставят целоваться с покойниками.
Корпуса этих древних, никому не нужных машин испещрены дырами с неровными проржавевшими краями.