Бойцовский Клуб
И тут дым повалил клубами из разбитых окон. Через восемь минут команда подрывников приведет в действие инициирующий заряд, тот воздействует на основной заряд, колонны, на которых покоится здание, рухнут и фотографии, запечатлевшие гибель небоскреба «Паркер Моррис» войдут во все учебники истории.
Моментальные фотографии, запечатлевшие различные стадии падения небоскреба. На первой здание еще стоит. На второй — оно отклонилось от вертикали на десять градусов. На третьей — уже на двадцать. На следующей угол наклона составляет уже сорок пять градусов, причем арматура начинает сдавать, так что накренившееся здание прогибается дугой. На последнем же снимке сто девяносто этажей небоскреба обрушиваются всей своей массой на Национальный музей. Он то и является подлинной мишенью в плане Тайлера.
— Этот мир отныне принадлежит нам, нам и только нам, — говорит Тайлер. — Древние давно в могилах.
Если бы я знал, чем все это обернется, я бы предпочел сейчас быть мертвым вместе с древними на небесах.
Осталось семь минут.
Я стою на краю крыши с пистолетом Тайлера во рту. Шкафы, столы и компьютеры летят из окон небоскреба на толпу, собравшуюся вокруг здания, дым вырывается из разбитых окон, а за три квартала отсюда команда подрывников посматривает на часы. Но я знаю — подлинную причину всего, что происходит — пистолета во рту, анархии, взрыва — зовут Марла Зингер.
Осталось шесть минут.
У нас здесь нечто вроде любовного треугольника. Я люблю Тайлера. Тайлер любит Марлу. Марла любит меня.
А я Марлу не люблю, да и Тайлер меня больше не любит. Когда я говорю «любить», я имею в виду «любить» не в смысле «заботиться», а в смысле «обладать».
Без Марлы Тайлер был бы никем.
Осталось пять минут.
Быть может, мы войдем в легенду, а может, и нет. Скорее всего, нет, говорю я, но продолжаю чего то ждать.
Кто бы узнал об Иисусе, если бы не было евангелистов?
Осталось четыре минуты.
Я отодвигаю ствол языком, так чтобы он уперся в щеку, и говорю:
— Ты хочешь войти в легенду, Тайлер, дружище? Я помогу тебе. Я то ведь знаю всю историю с самого начала.
Я помню все.
Осталось три минуты.
2
Огромные ручищи Боба вдавили меня в темную ложбину между его огромными потными обвисшими титьками — огромными как сам Бог. Здесь, в полуподвальном помещении под церковью мы встречаемся каждый вечер: вот это Арт, это Пол, а это Боб. Широченные плечи Боба заменяют мне горизонт. Прямые светлые волосы Боба демонстрируют, что случится с вашей прической, если использовать гель для укладки волос в качестве бальзама: в природе таких прямых, густых и светлых не бывает.
Огромные ручищи Боба обнимают меня, а его ладонь, похожая на лопату, прижимает мою голову к титькам, украшающим с недавних пор его мускулистый торс.
— Все будет хорошо, — говорит Боб. — Ты поплачь!
Всем своим телом я чувствую, как внутри Боба окисляются питательные вещества.
— Может быть, у тебя еще ранняя стадия, — говорит Боб. — Может, у тебя всего лишь семинома. От семиномы еще никто не умирал.
Плечи Боба поднимаются в могучем вздохе, а затем опадают толчками.
