Удушье
Я не столько хороший друг, сколько врач, которому хочется еженедельно поправлять тебе спину.
Или наркодилер, который продаёт тебе героин.
“Паразит” - неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.
Парик Дэнни снова шлёпается на землю. Слова “Съешь меня” кровоточат красным под струями дождя, стекают розовым по его замёрзшим синеющим ушам, затекают розоватыми струйками в глаза и на щёки, капают розовыми каплями в грязь.
Слышен только шум дождя, вода барабанит по лужам, по соломенным крышам, по нам, - размывает всё.
Я не столько хороший друг, сколько спаситель, которому хочется, чтобы ты вечно на него молился.
Дэнни снова чихает, длинная сопля желтоватой бечёвкой вылетает из его носа и приземляется на лежащий в грязи парик, и он просит:
- Братан, не надо снова надевать мне на голову это дрянное тряпьё, ладно?
И шмыгает носом. Потом кашляет, и очки падают с его лица в грязищу.
Насморк означает краснуху.
См. также: Коклюш.
См. также: Воспаление лёгких.
Его очки напоминают мне о докторе Маршалл, и я рассказываю, что в моей жизни появилась новая девчонка, настоящий доктор, и, на полном серьёзе, её стоит потискать.
А Дэнни спрашивает:
- Ты что, так и застрял в процессе четвёртого шага? Помочь тебе припомнить всякое, чтобы записать в блокнот?
Полную и безжалостную историю моей сексуальной зависимости. Ах да, это самое. Каждый уродский, говёный момент.
И я отвечаю:
- Всё продвигается потихоньку, братан. Даже реабилитация.
Я не столько хороший друг, сколько родитель, которому на полном серьёзе никогда не хочется, чтобы ты вырос.
И, глядя в землю, Дэнни учит:
- Во всём полезно припомнить свой первый раз, - говорит. - Когда я в первый раз подрочил, помню, решил, что изобрёл это дело. Смотрел на руку, вымазанную этой гадостью, и думал - “Это сделает меня богатым”.
Первый раз во всём. Незавершённый перечень моих преступлений. Очередная незавершённость в моей жизни незавершённостей.
И, продолжая смотреть в землю, не видя ничего на свете, кроме грязи, Дэнни зовёт:
- Братан, ты ещё тут?
А я снова прикладываю к его носу тряпку и говорю:
- Дуй.
Глава 5
Какой бы там подсветкой не пользовался фотограф, она была резковата и оставляла дрянные тени на кирпичной стене позади них. На обычной крашенной стене чьего-то подвала. Обезьяна смотрелась усталой и местами облезла от чесотки. Парень был в паршивой форме, бледный, со складками жира посередине, - но, тем не менее, таким вот он стоял там: спокойный и нагнувшийся, упирающийся руками в колени, с дряблым висячим брюхом, стоял, повернув лицо в камеру, глядя через плечо и улыбаясь чему-то вдали.
“Потрясный” - неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.
Маленький мальчик сначала полюбил в порнографии вовсе не сексуальную часть. Не какие-нибудь там картинки с красивыми людьми, которые драли друг друга, откинув головы и скорчив свои фуфельные оргазменные гримасы. Сначала нет. Все эти картинки он понаходил в Интернете ещё тогда, когда даже понятия не имел, что такое секс. Интернет у них был в каждой библиотеке. И в каждой школе такое водилось.
Как то, что можно ездить из города в город, и везде найдёшь католическую церковь, и везде служится одна и та же месса: в какие бы приёмные края ни отправляли малыша - он мог везде разыскать Интернет. Сказать по правде, если бы Христос смеялся на кресте, или гнал на римлян; если бы он делал хоть что-то, кроме как терпел, малышу бы куда больше понравилась церковь.
Сложилось так, что его любимый веб-сайт был совсем даже не сексуальным, по крайней мере не для него. Возьмите, зайдите туда: и там найдётся около дюжины фоток того самого увальня, наряженного Тарзаном, с плюгавым орангутангом, выученным заталкивать что-то, напоминающее жареные каштаны, парню в задницу.
Набедренная повязка парня с леопардовым рисунком отброшена набок, резинка пояса тонет в пузатой талии.
