Удушье
Шерри, которая присела на корточки около нас, я говорю:
- Если ты на полном серьёзе хочешь спасти себе жизнь - могу поговорить с тобой где-нибудь наедине.
- Нет, не в справочнике, - спохватывается Дэнни. - В дневнике. На случай, если тебе станет интересно, откуда ты на самом деле взялся, про всё написано в её дневнике.
А Шерри закидывает одну ногу через край и начинает слезать со сцены.
Спрашиваю его - так что там в дневнике моей мамы?
И Дэнни, продолжая рисовать свои картинки, видя невозможное, отвечает:
- Точно, в дневнике. Не в справочнике, братан. Про всё, кто твой настоящий папа, написано в её дневнике.
Глава 17
В Сент-Энтони девушка за конторкой зевает себе в руку, а когда спрашиваю, не хочет ли она сходить выпить чашечку кофе, - смотрит на меня краем глаза и отзывается:
- Не с тобой.
А я, серьёзно, к ней и не лезу. Могу последить за её столом сколько нужно, пока она сходит за кофе. Я не заигрываю.
Серьёзно.
Говорю:
- У вас усталые глаза.
Она только и делает, что сидит здесь, записывает-выписывает несколько человек в день. Смотрит на видеоэкран, который показывает внутренности Сент-Энтони: каждый коридор, зал, столовую, сад, - картинка сменяется следующей каждые десять секунд. Изображение чёрно-белое, зернистое от помех. На экране на десять секунда показывается столовая: она пуста, и все стулья лежат вверх ногами на своих столах, хромированные ножки каждого торчат в воздух. На следующие десять секунд появляется длинный коридор, в котором кто-то сидит у стены, взгромоздившись на лавку.
Потом, на следующие десять мохнатых чёрно-белых секунд, там Пэйж Маршалл, которая толкает мою маму в коляске по очередному из длинных коридоров.
Девушка с конторки говорит:
- Я отойду только на минутку.
Около видеоэкрана - древний динамик. Обтянутый узловатой диванной шерстью, такой динамик старого образца, как были в радио, с круглым окружённым номерами переключателем. Каждый номер - какое-то помещение в Сент-Энтони. На столе микрофон, чтобы можно было делать объявления. Поворачивая переключатель на нужный номер по шкале, можно прослушать любое помещение в здании.
И на какой-то миг из динамика долетает голос моей мамы, слова:
- Я посвятила себя и свою жизнь всему тому, чего была против…
Девушка переключает интерком на цифру девять по шкале, и теперь слышны звуки испанского радио и громыхание железных кастрюль из кухни, оттуда, где кофе.
Говорю девчонке:
- Не торопитесь если что, - и. - Я не чудовище, как вы тут, может, слышали от всяких обозлённых.
Даже при всей моей обходительности, она кладёт свою сумочку в стол и запирает его. Говорит:
- Это не займёт больше пары минут. Ладно?
Ладно.
Потом она уходит за бронированные двери, а я сажусь за её стол. Смотрю на экран: тут зал, сад, какой-то коридор, каждые десять секунд. Высматриваю Пэйж Маршалл. Одной рукой переключаюсь с номера на номер, прослушивая каждое помещение на предмет доктора Пэйж Маршалл. На предмет мамы. В чёрно-белом цвете, почти вживую.
Пэйж Маршалл со всей её кожей.
Другой вопрос из списка сексомана:
“Вы подрезаете внутреннюю часть карманов ваших брюк, чтобы иметь возможность мастурбировать на публике?”
В зале сидит кто-то седой, с головой зарывшись в головоломку.
В динамике только статические разряды. Белый шум.
Спустя десять секунд, в комнате для кружков за столом сидят старухи. Женщины, которым я исповедовался в том, что разбил их машины, разбил их жизни. Взяв на себя вину.
Прибавляю громкость и прикладываю ухо к диванной ткани динамика. Не зная, какую комнату означает какой номер, переключаюсь между номерами и слушаю.
Другая моя рука проскальзывает в то, что когда-то было карманом бриджей.
Перехожу с номера на номер: кто-то хлюпает носом на третьем. Где бы это ни было. Кто-то матерится на пятом. Молится на восьмом.