Удушье
Мамуля помотала головой.
- Не говори, - попросил мальчик. - Бешеная собака?
Мамуля помотала головой.
Снаружи их машину плотной мозаикой окружали другие автомобили. Над шоссе рубили воздух вертолёты.
Мальчик похлопал себя по лбу и спросил:
- Огнемёт?
Мамуля ответила:
- Ты даже и не пытаешься. Подсказку хочешь?
- Подозреваемый на наркотики? - спросил мальчик, потом сказал. - Да, наверное, подсказку.
И мамуля произнесла:
- Мисс Террилин Мэйфилд… а теперь подумай о лошадях и коровах.
А мальчик выкрикнул:
- Сибирская язва! - он постучал себе кулаками по лбу, повторяя. - Сибирская язва. Сибирская язва. Сибирская язва, - похлопал себя по голове и добавил. - Как я забыл так быстро?
Свободной рукой мамуля взъерошила ему волосы и похвалила:
- Ты молодец. Запомнишь хоть половину из этого - уже переживёшь большую часть людей.
Где бы они ни ехали, мамуля разыскивала плотный поток движения. Слушала объявления по радио про то, где не проехать, и находила такие задержки. Находила пробки. Находила заторы. Искала горящие машины и разведенные мосты. Ей не нравилось быстро ездить, но хотелось казаться занятой. Застряв в потоке машин, она не могла ничего поделать, притом не по своей вине. Они оказывались в ловушке. В укрытии и в безопасности.
Мамуля сказала:
- Загадываю простое, - она закрыла глаза, улыбнулась, потом открыла их и спросила. - В любом магазине, что значит, если просят четвертушек в кассу номер пять?
Оба они носили одни и те же вещи ещё с того дня, как она забрала его после школы. В каком бы мотеле они не остановились, когда он забирался в постель, мамуля щёлкала пальцами и требовала его штаны, рубашку, носки, трусы, а он передавал ей всё из-под одеяла. Утром, когда она возвращала ему вещи, иногда они были выстираны.
Когда в кассу просит четвертушек, сказал мальчик в ответ, имеют в виду, что там стоит красивая женщина, и всем нужно подойти на неё посмотреть.
- Ну, на самом деле не только, - заметила мама. - Но да.
Иногда мамуля засыпала, привалившись к дверце, а все другие машины объезжали их. Если работал мотор, иногда на приборной доске зажигались красные огоньки, о которых наш мальчик даже понятия не имел, показывая все аварийные случаи. В те разы из щелей капота начинал валить дым, и мотор замолкал сам по себе. Машины, застрявшие позади, начинали гудеть сигналами. По радио говорили о новом заторе: о машине, которая заглохла на центральной полосе дороги, заблокировав движение.
Когда люди сигналили и смотрели через окна на них, о которых сообщали по радио, глупый маленький мальчик считал, - такое значит быть знаменитым. Пока сигналы машин не разбудят её, мальчик махал рукой. Он вспоминал жирного Тарзана с обезьяной и каштанами. То, как мужчина способен был удержать улыбку. То, что унижение будет унижением, только если ты сам решишь страдать.
Маленький мальчик улыбался навстречу всем злобным лицам, которые его разглядывали.
И наш маленький мальчик слал воздушные поцелуи.
Только когда в сигнал трубил грузовик, мамуля вскакивала и просыпалась. Потом снова тормозила и целую минуту откидывала с лица большую часть волос. Заталкивала в ноздрю белую пластиковую трубку и втягивала её. Проходила ещё минута бездействия, прежде чем она вытаскивала трубку и щурилась на маленького мальчика, торчащего рядом с ней на переднем сиденье. Щурилась на новоявленные красные огоньки.
Трубка была тоньше тюбика её помады, с нюхательной дырочкой на одном конце и чем-то вонючим внутри. После того, как она её нюхала, на трубочке всегда оставалась кровь.
- Ты в каком? - спрашивала она. - В первом? Во втором классе?
В пятом, отвечал маленький мальчик.
- И на этой стадии твой мозг весит три? Четыре фунта?
В школе он был круглым отличником.
- Так значит тебе сколько? - спрашивала она. - Семь лет?
Девять.
- Ладно, Эйнштейн, всё, что тебе рассказывали в этих приёмных семьях, - говорила мамуля.
