Удушье
Потом рёберные своды. Я хочу сказать - такова Америка. Начинаешь с рукоблудия - и развиваешься до оргий. Сперва куришь чуток травки, потом приходит папаша-героин. В этом вся наша культура: больше, лучше, сильнее, быстрее. Ключевое слово - “прогресс”.
В Америке так: если твоя зависимость не остаётся максимально новой и усовершенствованной - ты позорище.
Глядя на Шерри, хлопаю себя по голове. Потом показываю на неё пальцем. Подмигиваю и говорю:
- Вот умница.
Она отзывается, пытаясь завернуть ногу за голову:
- Осторожность не помешает, - шерсть у неё по-прежнему сбрита, кожа по-прежнему розовая и в веснушках. Ногти на ногах серебряные. Музыка сменяется на грохот пулемётной очереди, потом на свист падающих бомб, и Шерри объявляет:
- Перерыв, - находит разрез в кулисах, потом исчезает за сцену.
- Только глянь на нас, братан, - говорю. Нахожу бутылку с уцелевшим пивом, а оно тёплое. Продолжаю. - Стоит женщинам всего лишь раздеться - и мы отдаём им все свои деньги. В смысле - почему мы все такие рабы?
Дэнни переворачивает страницу на планшетке и берётся за что-то новое.
Снимаю его камень на пол и сажусь.
Мне просто надоело, сообщаю ему. Эти женщины вечно мной заправляют. Сначала мама, потом доктор Маршалл. А в промежутках ты осчастливь ещё Нико, Лизу и Таню. Гвен эта, которая даже не дала мне себя изнасиловать. Вечно они всё только для себя. Они все считают, мол, мужчины не нужны. Бесполезны. Будто мы какой-то сексуальный довесок.
Просто система жизнеобеспечения для эрекции. Или для кошелька.
Отныне, говорю, я не собираюсь уступать ни пяди.
Я объявляю забастовку.
Отныне женщины пускай сами открывают себе двери.
Пускай сами платят по счёту за свои ужины.
Не собираюсь никому двигать тяжёлые диваны - больше никогда.
И открывать заевшие крышки банок тоже.
И никогда в жизни я больше не стану поднимать стульчак в туалете.
Чёрт возьми, отныне я ссу на каждый стульчак.
Двумя пальцами подаю официантке международный знак языка жестов - “два”. “Ещё два пива, пожалуйста”.
Говорю:
- Вот посмотрим, как женщины попробуют пожить без меня. Возьмём поглядим, как их маленький женский мирок со скрежетом станет на месте.
Тёплое пиво отдаёт ртом Дэнни, его зубами и губной мазью, - вот так мне сейчас нужно выпить.
- И, сто пудов, - говорю. - Если окажусь на тонущем корабле - полезу в шлюпку первым.
Нам не нужны женщины. В мире полно других вещей, с которыми можно заниматься сексом - возьмите сходите на встречу сексоголиков и запишите себе. Есть печёные арбузы. Есть вибрирующие рукоятки газонокосилок - как раз на уровне промежности. Есть пылесосы и кресла из мягкой резины. Сайты в Интернете. Всякие там старые сексуальные ищейки из чатовых залов, прикидывающиеся шестнадцатилетними девчонками. На полном серьёзе, из бывалых фэбээровцев получаются самые сексуальные кибердевочки.
Прошу, покажите мне хоть одну вещь в нашем мире, которая и есть то, чем кажется.
Заявляю Дэнни, вот он я, значит, заявляю ему:
- Женщины не хотят равных прав. У них куда больше власти в роли притесняемых. Им нужно, чтобы мужчины были громадным вражеским сговором. Всё их самоопределение строится на этом.
А Дэнни оглядывается, поворачивая только голову, как сова, глаза у него под бровями сведены в одну точку, и он отвечает:
- Братан, да ты уже идёшь вразнос.
- Нет, я о чём, - возражаю.
Говорю - просто убил бы парня, который изобрёл самотык. Я и правда убил бы.
Музыка сменяется на сирены воздушной тревоги. Потом гордо выходит новая танцовщица, светясь розовым внутри какого-то абсолютно кукольного купальника, её шерсть и груди почти наружу.
Она сбрасывает с одного плеча бретельку. Сосёт свой указательный палец. Падает бретелька с другого плеча, и теперь только её грудь удерживает купальник от падения к ногам.
Мы с Дэнни вдвоём наблюдаем за ней, и купальник падает.
