Удушье
Грызть ногти. В своё время секс был для меня лчением от всего на свете, но сейчас, когда по мне ползает Нико - я просто не могу.
Нико говорит:
- Хорошо, поищем другое место.
Она отступает, а я складываюсь пополам от боли в животе, и спотыкаюсь в направлении комнаты 234, пока Нико шипит за моей спиной.
- Нет, - шипит она.
Из комнаты 234 доносится голос лидера группы:
- Сегодня вечером мы поработаем над четвёртым шагом.
- Не туда, - повторяет Нико, пока мы не оказываемся в открытых дверях, а нас рассматривает толпа народу, сидящего вокруг широкого низкого стола, заляпанного краской и в бугорках от засохшего клея. Стулья в виде маленьких пластиковых ковшиков такие низкие, что колени у всех прямо торчат спереди. Все эти люди молча смотрят на нас. Все эти мужчины и женщины. Городские легенды. Все эти сексоголики.
Лидер группы спрашивает:
- Кто здесь у нас ещё ведёт работу над четвёртым шагом?
Нико проскальзывает поперёк дороги и нашёптывает мне в ухо, шепчет:
- Если ты пойдёшь туда, ко всем этим несчастным, - объявляет Нико. - То я тебе больше никогда не дам.
См. также: Лиза.
См. также: Таня.
И я прохожу к столу, падая на пластиковый стул.
Все смотрят, а я говорю:
- Привет. Я Виктор.
Глядя Нико в глаза, сообщаю:
- Меня зовут Виктор Манчини, и я сексоголик.
И добавляю, что застрял на своём четвёртом шаге, будто навечно.
Чувство похоже не столько на окончание, сколько на очередную начальную точку.
А Нико, по-прежнему стоя в дверях, плачет не какими-нибудь там слезами, а настоящими рыданиями: чёрные капли туши градом рвутся из её глаз, и она размазывает их, вытирая рукой. Нико говорит, даже орёт:
- Ну а я - нет! - и на пол из рукава её куртки выпадает лифчик.
Кивая на неё, говорю:
- А это Нико.
А Нико произносит:
- Ебитесь-ка вы все, ребята, в рот, - подхватывает лифчик и исчезает.
И тут все говорят:
- Привет, Виктор.
А лидер группы продолжает:
- Итак.
Рассказывает:
- Как я говорил, лучшая точка для проникновения в суть - это припомнить, где вы потеряли девственность…
Глава 40
Где-то на северо-северо-восток над Лос-Анджелесом я почти растёр себе кое-что, поэтому попросил Трэйси отпустить меня на минутку. Это было целую жизнь назад.
С длинной белой ниткой слюны, одним концом свисающей с моей шишки, а другим - с её нижней губы, с горячим раскрасневшимся от недостатка воздуха лицом, ещё держа в кулаке мой натёртый поршень, Трэйси усаживается назад на свои каблуки, и рассказывает, что в “Кама Сутре” пишут, мол, сделать губы по-настоящему красными можно, натирая их потом с мошонки белого жеребца.
- Серьёзно, - говорит она.
В моём рту теперь появился неприятный привкус, и я внимательно разглядываю её губы: её губы и мой поршень одинакового раздуто-пурпурного цвета. Спрашиваю:
- Ты ведь такой фигни не делала, правда?
Скрипит ручка двери, и мы оба бросаем на неё быстрый взгляд, чтобы убедиться, что та закрыта.
Это первый раз, до которого требует снизойти любая зависимость. Тот первый раз, с которым не сравнится никакой из последующих.
Нет ничего хуже, чем когда дверь открывает маленький ребёнок. Следующее из худшего - когда какой-нибудь мужик распахивает дверь и не может ничего понять. Даже если ты пока один, когда дверь открывает ребёнок, нужно быстрее скрестить ноги. Притвориться, что это нечаянно. Взрослый парень может захлопнуть дверь с грохотом, может проорать:
- Закройся в следующий раз, п-придурок! - но всё равно покраснеет только он.
Потом, хуже всего, продолжает Трэйси, это быть женщиной, которую “Кама Сутра” зовёт “женщина-слониха”. Особенно, если ты с тем, кого называют “мужчина-заяц”.
Насчёт животных - это они про размер гениталий.
Потом прибавляет:
- Я не имела в виду то, как оно прозвучало.
Не тот человек откроет дверь - и ты на всю неделю останешься в его кошмарах.
