Удушье
Дэнни вручает мне пиво, и я пью. Дэнни сплёвывает дохлого слизняка и советует:
- Лучше пей через зубы, братан.
Даже в церкви, даже, когда она лежала на алтаре, без одежды, эта Пэйж Маршалл, эта доктор Пэйж Маршалл - мне не хотелось, чтобы она стала просто-напросто очередной дыркой.
Ведь ничто не окажется настолько совершенным, насколько ты можешь его представить.
Ведь ничто не возбуждает настолько, как твоя собственная фантазия.
Вдох. А теперь - выдох.
- Братан, - сообщает Дэнни. - Это будет мой последний номер на сегодня. Давай, берём камень, и пошли домой.
А я прошу - ещё один квартал, ладно? Ещё один рейд по задним дворам. Я пока что и близко не напился, чтобы забыть сегодняшний день.
Здесь такой приятный район. Перепрыгиваю через ограду в следующий задний двор и приземляюсь башней прямо в чей-то розовый куст. Где-то лает собака.
Всё время, пока мы были на алтаре, пока я пытался разогреть поршень, - крест из полированного светлого дерева смотрел на нас. Не было ни человека в муках. Ни тернового венца. Ни кружащих мух и пота. Ни вони. Ни крови и страданий, - не в этой же церкви. Ни кровавого ливня. Ни нашествия саранчи.
Пэйж всё время была со стетоскопом в ушах, молча слушала собственное сердце.
Ангелы на потолке замалёваны. Свет, падающий сквозь витражи, был густым и золотистым, в нём кружилась пыль. Свет падал широкой плотной колонной; тёплый тяжёлый столб его лился на нас.
Внимание, пожалуйста, доктор Фрейд, просим вас ответить по белому телефону добрых услуг.
Мир условностей, а не реальный мир.
Дэнни смотрит на меня, застрявшего и ободранного до крови шипами роз, в драных шмотках лежащего в кустах, и произносит:
- Ладно, я хотел сказать, - говорит. - Как раз это, сто пудов, и будет последний поход.
Аромат роз, запах недержания в Сент-Энтони.
Собака лает и царапается, пытаясь выбраться из дома через чёрный ход. Свет загорается на кухне, показывая, что кто-то стоит у окна. Потом включается фонарь на заднем крыльце, и скорость, с которой я выдираю жопу из своего куста и вылетаю на улицу - просто поражает.
С противоположной стороны по тротуару приближается парочка, склонившаяся и обвившая друг друга руками. Женщина трётся щекой об отворот пиджака мужчины, а тот целует её в макушку головы.
Дэнни уже толкает коляску, притом с такой скоростью, что передние колёса подскакивают на трещине тротуара, и детская резиновая голова выскальзывает наружу. Стеклянные глаза широко распахнуты; розовая голова прыгает по земле мимо счастливой парочки и скатывается в канаву.
Дэнни просит меня:
- Братан, не достанешь мне?
Мои шмотки изодраны и липнут от крови, колючки торчат в моей роже, - рысью пробегаю мимо парочки, выдёргиваю голову из листьев и мусора.
Мужчина взвизгивает и подаётся назад.
А женщина говорит:
- Виктор? Виктор Манчини. О Господи.
Она, наверное, спасла мне жизнь, потому что хрен её знает - кто она такая.
В часовне, когда я сдался, когда мы застёгивали одежду, я сказал Пэйж:
- Забудь про зародышевую ткань. Забудь про обиды на сильных женщин, - спрашиваю. - Знаешь, в чём настоящая причина того, что я тебя не трахнул?
Разбираясь с пуговицами на бриджах, я сказал ей:
- Кажется, по правде мне взамен охота, чтобы ты мне нравилась.
А Пэйж, держа руки за головой, снова туго скручивая из волос свой чёрный мозг, заметила:
- Но, может, секс и близость - не взаимоисключающие вещи.
А я засмеялся. Руками повязывая себе галстук, сказал ей - о да. Да, они как раз такие.
Мы с Дэнни добираемся к семисотому кварталу улицы, как утверждает указатель, Бирч-Стрит. Говорю Дэнни, толкающему коляску:
- Не сюда, братан, - показываю назад и поясняю. - Мамин дом там, сзади.
Дэнни продолжает толкать, днище коляски с рычанием волочится по тротуару. Счастливая парочка - стоят, отвалив челюсти, всё смотрят нам вслед за два квартала позади.
