Удушье
С пола Трэйси переставляет одну ногу на край раковины и опирается на поднятую коленку.
Нас лучше разглядывать в зеркале: на плоскости и за стеклом, в фильме, в файле, на странице журнала: кто-то другой, не мы, - кто-то красивый, без жизни и будущего вне данного момента.
Вашей лучшей ставкой на “Боинге 767” будет большой центральный туалет в конце салона туристского класса. Вам совершенно не подфартило, если вы на “Конкорде”, где туалетные отсеки миниатюрны - хотя это моё личное мнение. Если вы там будете только отливать, разбираться с контактными линзами или чистить зубы - уверен, места хватит.
Но если у вас возникнет желание провернуть то, что “Кама Сутра” называет “ворон”, или “квизад”, или всё остальное, для чего нужно больше двух дюймов движения туда-обратно, то лучше надейтесь попасть на “Европейский Аэробус 300/310” с его широченными задними туалетами в туристском классе. Для полочного места и простора для ног таких же размеров - нет ничего лучше двух задних туалетов “Британского Авиаборта Один-Одиннадцать” для полного счастья.
Где-то на северо-северо восток над Лос-Анджелесом я почти растираю себе кое-что, поэтому прошу Трэйси отпустить.
И спрашиваю:
- Зачем ты это делаешь?
А она говорит:
- Что?
“Это”.
А Трэйси улыбается.
Людям, которых встречаешь за незапертыми дверями, надоело болтать о погоде. Здесь люди, уставшие от надёжности. Здесь люди, которые переделали ремонты слишком во многих домах. Здесь загорелые люди, которые бросили курить, употреблять сахар, соль, жиры и мясо. Это люди, которые наблюдали, как их мамы с папами и дедушки с бабушками учатся и работают всю жизнь лишь для того, чтобы потерять всё в итоге. Растрачивают всё, чтобы остаться жить на одной только питательной трубке. Забывают даже, как жевать и глотать.
- Мой отец был доктором, - говорит Трэйси. - А там, где он сейчас, ему не вспомнить и собственное имя.
Те мужчины и женщины, которые сидят за незапертыми дверьми, знают, что дом попросторнее - это не ответ. Как и супруг получше, денег побольше, кожа поглаже.
- Чем ты не обзаводись, - говорит она. - Всё оказывается лишь очередной вещью, которую придётся потерять.
Ответ в том, что ответа нет.
На полном серьёзе, момент вышел тяжеловатый.
- Нет, - отвечаю, проводя пальцем между её бёдер. - Я про вот это. Зачем ты бреешь шерсть?
- Ах, это, - говорит она, закатывая глаза и улыбаясь. - Чтобы можно было носить стринги.
Пока я устраиваюсь на унитазе, Трэйси изучает себя в зеркало, видя не столько своё лицо, сколько то, что осталось от её косметики, - и одним влажным пальцем подчищает смазанный край помады. Растирает пальцами крошечные следы укусов около своих сосков. То, что “Кама Сутра” назвала бы “рассеянные облака”.
Она говорит, обращаясь к зеркалу:
- Причина, по которой я странствую, в том, что если вдуматься - вообще нет причин делать всё, что угодно.
Нет смысла.
Здесь люди, которые не столько хотят оргазма, сколько просто забыть. Всё на свете. Только на две минуты, на десять минут, на двадцать, на полчаса.
Или, может, когда с людьми обращаются как со скотом, так они себя и ведут. А может - это просто повод. Может им скучно. Может быть, никто не приспособлен торчать целый день, втиснувшись в консервную банку, набитую другими людьми, не шевеля ни мускулом.
- Мы здоровые, молодые, бодрые и живые люди, - говорит Трэйси. - Если присмотреться - какое поведение более неестественно?
Она одевает назад свою блузку, снова накатывает колготки.
- Зачем я вообще что-то делаю? - рассказывает. - Я достаточно образована, чтобы отговорить себя от любой затеи. Чтобы разобрать на части любую фантазию. Объяснить и забыть любую цель. Я такая сообразительная, что могу опровергнуть любую мечту.
Сижу на том же месте, голый и усталый, а экипаж объявляет наше снижение, наше приближение ко внешней области Лос-Анджелеса, потом текущее время и температуру, потом информацию по связанным полётам.
